Стеклянные
человечки.
Иногда
Соби
хочется
убить об
стену.
(С) _nue_
Все
слэш и слэш.
Написал бы
кто-нибудь гет,
просто для
разнообразия!
(с) Наутика
Вы
спросите, а
как этот
текст
соотносится
с событиями канонического
Loveless`а? Да
никак!
(с)
я
Я иду
расслабленной
походкой,
Чувствую
себя ужасно
кроткой,
Чувствую
себя ужасно
хрупкой,
Чувствую
себя
стеклянной
трубкой.
Я иду по
тоненькой
дорожке,
У меня есть
маленькие
рожки,
У меня в
ботиночках
копытца,
Пусть меня
милиция
боится.
Я иду, качаяся
от ветра,
Все меня
обходят за
три метра.
Бедные
усталые
уродцы,
Видимо,
боятся
уколоться.
Я иду с
блуждающей
улыбкой,
Чувствую
себя
стеклянной
рыбкой,
Чувствую
себя
стеклянной
птичкой,
Чувствую
себя
зажженной
спичкой.
(с) Умка и Броневичок
Кажется,
было темно, и,
кажется, у
кого-то
страшно
болела голова,
но у кого,
никак не
удавалось
понять. Потом
возник
ломкий
мяукающий
голосок,
который
чего-то
настойчиво
добивался.
Сквозь три
таблетки валиума
Сабина
попыталась
определить,
чего именно.
Сделать это
оказалось
сложнее, чем
она думала.
Ей пришлось
несколько
раз моргнуть,
прежде чем
она смогла
сфокусировать
взгляд на
ушастом
черноволосом
мальчишке.
Лицо
показалось
знакомым, Сабина
обрадовалась,
захотела
сесть и,
кажется, села.
Тут она
поняла, что
раскалывающаяся
на части
голова
принадлежит
именно ей.
Успела
удивиться, с
какого
перепуга
проглотила
этот грешный валиум. И
окончательно
вернулась в
реальность.
Реальность
заключалась
в том, что она
давно должна
была быть
мертва. Об
этом вроде
свидетельствовал
и вопрос, который
без конца
повторял
мальчишка -
теперь до Сабины
дошел смысл
слов:
-
Ты поедешь в
морг?
- Я штээ,
умерла? -
поинтересовалась
она осипшим
голосом.
Голос
повиновался
плохо,
интонация получилась
какая-то
насмешливая,
с ноткой издевки.
-
Нет, - заверил мальчик.
Сабине
понадобилось
секунд
тридцать,
чтобы сформулировать
следующий
вопрос.
-
Тогда зачем
мне в морг?
-
Там Любимый, -
напомнил
собеседник и
для убедительности
потянул ее за
рукав.
- А штээ он
там делает?
-
Он умер! -
почти
выкрикнул
мальчик.
Сабина
схватилась
за голову,
пытаясь
восстановить
нормальный
ход мыслей.
- Шшш, не
ори. Умер? Что
он о себе вооб...
То есть, я
хочу сказать,
как это может
быть? Мы
связаны. Если
я еще жива,
значит, он
тоже.
Мальчик
помотал
головой.
-
Ты уверен? Ты
видел труп?
-
Да, да!
-
Но как
получилось,
что я до сих
пор жива?
- Я
надеялся, это
ты мне
объяснишь, -
пробормотал
мальчик,
глядя в пол.
Само
собой, перед
вами всего
лишь
очередная
банальная
история. Но
позвольте
мне рассказать
ее по-своему.
Здесь не
будет имен.
Вы спросите,
а как же Сабина?
Это вовсе не
имя. Из
уважения к
ней, давно забывшей,
как ее звали
на самом
деле, я дала
всем героям определения:
Любимый,
Ушастый, Друг
и так далее.
Перед вами
набор масок.
Можете сами
придумать,
кто
скрывается
за ними.
Еще
одна
особенность:
я буду
рассказывать
эту историю
не плавно, а
скачками. Так
монтажник
берет куски
пленки и
склеивает
между собой.
Но не
волнуйтесь,
все они
сложатся в
цельную картину.
Итак,
позвольте
мне начать.
Отмотаем
пленку на два
дня назад, до
того момента,
когда Ушастый
впервые
встретил Сабину.
Он
стоял в
школьном
коридоре.
Время от времени
его ушки
чутко
вздрагивали,
улавливая
еле
различимые
звуки: скрип
открывающейся
двери, шорох
мела,
негромкие
голоса. Он нервничал.
Во всех
классах уже
начались
родительские
собрания, а
он все еще
ждал Любимого,
который
пообещал
непременно
явиться.
Любимый
опаздывал.
Впрочем, как
всегда.
Ушастый
бросил
укоризненный
взгляд на
экран мобильника,
где
высвечивалось
время. Было
десять минут
шестого.
И
тут он увидел
Сабину.
Она
шла не прямо,
а как-то по
косой, и так
же по косой
летели за ней
пепельно-русые
волосы, собранные
в высокий
хвост. Ее
каблуки
впечатывались
в пол, и
казалось, что
паркет
жалобно
вскрикивает.
Подойдя
к Ушастому,
она резко
затормозила.
-
Привет. Я
вместо
Любимого.
- А
почему он не
пришел? -
настороженно
поинтересовался
мальчик.
-
Потом, - Сабина
махнула
рукой и
потянула его
в класс.
Любимый
приказал ей
пойти на
собрание. Отвечать
на вопросы он
ей не
приказывал.
Классная
руководительница
Ушастого, которая,
к слову, тоже
была ушастой,
удивленно подняла
глаза, увидев
мальчика в
сопровождении
Сабины.
Сабина
была
человеком,
чье присутствие
в школе
казалось
неуместным.
Она
считала себя
очень
стильной
девушкой. Любимый
приказал ей
быть
стильной. Но
она не знала,
как следует
одеваться на
родительские
собрания. Она
выбрала
сиреневую
кофточку и
светло-зеленые
брюки. На
ногах у нее были
лаковые
туфельки, а
на шее -
ожерелье из
пластмассовых
бабочек.
Сабина
пришла из
лета, а была
осень. Сабина
пришла из
праздника, а
были будни.
-
Здравствуйте,
- сказала она.
Учительница
попыталась
достойно
ответить, но
ее смущала
усмешка Сабины,
и вместо приветствия
получилось
жалкое вяканье.
Пытаясь не
смотреть в
лицо своей
собеседнице,
она опустила
глаза.
И
уперлась
взглядом в
значок,
приколотый к блузке
Сабины.
Надпись
гласила: "Я
влюблена в
козла".
-
Знаете, -
промямлила
учительница,
- я всегда завидовала
людям,
которые
умеют
выразить
самую суть в нескольких
словах.
Отмотаем
пленку на
полчаса
вперед, к
тому моменту,
когда
собрание уже
закончилось
и Сабина с Ушастым
вышли в
гулкий
коридор,
освещенный
лампами
дневного
света. Пахло
мелом, сухими
тряпками и старой
пылью.
- У
вас тут
холодно, -
поежившись,
выдала Сабина.
-
Наш директор
говорит: это
не холод, это
свежий
воздух.
-
Смешно, -
сообщила Сабина,
даже не
попытавшись
улыбнуться.
Тем не менее, Ушастый
счел эту
фразу
хорошим
знаком. Он
робел, но любопытство
было сильнее.
- А
почему
Любимый не
явился сам? -
спросил он.
Сабина
отвернулась
и осмотрела
пол, затем
потолок.
-
Он что, пошел
на битву без
меня?
Снова
последовал
внимательный
обзор пола и
потолка.
-
Эй, я с вами
разговариваю!
Скажите мне
правду! Он
опять пошел
на битву
один?
Сабина
хотела что-то
ответить, но
внезапно ее
лицо
исказилось,
как от
сильной боли.
Она охнула и
схватилась
за щеку.
Ушастый
испуганно отшатнулся.
-
Все в
порядке, -
успокоила Сабина. -
Просто я
никак не
привыкну.
- К
чему?
Вздохнув,
Сабина
взяла Ушастого
за плечо и
отвела к
окну. Между
рамами лежала
мертвая
бабочка. Сабина
поглядела на
нее и равнодушно
сказала:
-
Похоже,
Любимый
действительно
пошел на бой
без тебя. Он
не говорил
мне о своих
планах, но я
чувствую его
боль.
-
Это?.. -
пробормотал Ушастый,
несмело
коснувшись
пальцем ее
щеки.
-
Да. Я всегда
беру его боль
себе.
Вернемся
в то время,
когда у Сабины
еще было имя
и не было
стиля.
Вернемся к
самому
началу.
Сабина,
студентка-первокурсница,
сидела с
подругой в
университетском
кафе. Они
рассматривали
модный
журнал.
Парадокс:
девушки,
регулярно
покупающие
подобные
издания,
выглядят
довольно
заурядно. Сабина
не была
исключением.
Впрочем, ее
больше занимали
парни,
стоявшие в
очереди за
пирожками, а
журналом она
прикрывала
истинный интерес.
Ее
подруга,
давно и
безнадежно
влюбленная в
старшекурсника
с факультета
дизайна, на очередь
внимания не
обращала. Она
делала тест
из журнала,
старательно отмечая
на глянцевой
страничке
варианты ответа.
-
Тут такой
вопрос, -
процитировала
она. - Скажите,
как
соотносится
число парней,
с которыми вы
спали, и
число парней,
которых вы
любили. Ты бы
как ответила?
Сабина
произвела в
уме нехитрые
арифметические
действия.
-
Число парней,
с которыми я
спала: пять.
Число парней,
которых я
любила: ноль.
-
Ты что,
никогда не
влюблялась? -
прошипела подруга,
предварительно
оглянувшись
по сторонам,
как будто
речь шла о
чем-то неприличном.
Сабине
почему-то
стало стыдно
за свою
бесчувственность.
-
Вообще-то, -
поспешила
она
исправить
ситуацию, - я
сейчас
влюблена в
одного парня.
- В
кого?
- А
вон в того! -
бросила Сабина,
махнув рукой
куда-то в
пространство.
Из
пространства
в ее сторону
направлялся
высокий
красавец с
платиновыми
волосами,
небрежно
завязанными
в хвост. Полы
его
темно-лилового
пальто подметали
паркет.
Направление
было выбрано
столь удачно,
что у Сабины
захватило
дух.
Так
она, можно
сказать,
влюбилась.
Промотаем
пленку
вперед,
пропустив
пару месяцев,
в течение
которых Сабина
регулярно
дежурила на
этаже, где
располагался
факультет
живописи, в
надежде
лишний раз
увидеть
своего
избранника.
Ей ничего от
него не было
нужно, кроме
пары
случайно брошенных
слов,
взгляда, а то
и просто
воспоминаний.
Завидев его в
коридоре, она
краснела,
пряталась за
спину
подруги и
сообщала
громким
шепотом умелого
суфлера:
-
Вон идет мой
Любимый.
Так
продолжалось
вплоть до
ранней весны.
Как-то
в середине
промозглого
дня Сабина
сидела во
дворе
университета.
С
почерневших веток
срывались
капли талой
воды. Ее
Любимый
курил
неподалеку,
стараясь
закрыться от
ветра. Сабина
так
увлеченно
наблюдала за
его
попытками зажечь
очередную
сигарету, что
не заметила,
как рядом с
ней на
скамейку опустился
какой-то
мужчина.
-
Это твой
Любимый? -
спросил
мягкий голос
у нее над
ухом.
Повернувшись,
Сабина
увидела
человека лет
тридцати.
Графитовые
волосы
длинными
прядями
падали ему на
лоб. Он
оглядел
девушку
через стекла
очков в дорогой
оправе и
повторил
вопрос.
-
Да, -
выдохнула Сабина.
И
только потом
спросила то,
с чего,
собственно,
следовало
начать
беседу:
- А
вы кто такой?
- Я
его Учитель, -
представился
незнакомец.
-
Очень
приятно, -
пробормотала
смущенная Сабина. - А
чем я...
-
Ты ведь
хочешь ему помочь?
- продолжил
Учитель, не
слушая ее.
Сабина
горячо
кивнула.
-
Освободить
его от
страданий.
Взять себе его
боль.
Навсегда.
Никто, кроме
тебя, не
сможет
принести эту
жертву.
Подумай о
том, что ты в
силах для
него сделать.
-
Но как...
-
Просто скажи
"да".
Сабина
была
студенткой-первокурсницей
и не привыкла
просчитывать
последствия
своих поступков.
Впрочем,
кое-какую
перспективу
она все же
представила.
Она
представила,
как
расскажет о
своей жертве
всем
студентам в
группе.
-
Да, - решилась
она.
-
Как твое имя?
Она
сказала.
Учитель
вдруг
наклонился к
ней, сжал ее
виски
прохладными
пальцами и
выдохнул ей в
лицо:
-
Забудь.
Отныне и
навсегда у
тебя нет
своего имени.
У тебя нет
своих чувств.
У тебя нет своих
желаний. Ты - Собина. Ты
принадлежишь
Любимому.
Пусть будет
так.
Сабина
почему-то
решила, что
сейчас ее
будут убивать.
Возник также
вопрос, будут
ли ее перед этим
насиловать. К
горлу
подступила
тошнота.
Внезапно мир
перевернулся,
и Сабина
увидела
черную ветку
и кусочек
неба. Она поняла,
что падает,
попыталась позвать
на помощь, но
не успела.
Вернемся
к тому
моменту,
когда Сабина,
стоя в
школьном
коридоре,
разговаривала
с Ушастым.
Диалог не
ладился и
состоял в
основном из пауз:
Ушастый
стеснялся, а Сабина не
получила
четких
инструкций,
как с ним общаться.
- Эээ, а как
вас зовут? -
спросил Ушастый,
мучительно
краснея.
-
Можешь
называть
меня Собина.
- Сабина? -
повторил он.
Сабина
хотела
поправить, но
передумала. Собина, Сабина -
какая, в
сущности,
разница?
- И
вы - эмпат,
- уточнил
мальчик.
-
Можно
сказать и
так, -
согласилась Сабина. -
Сколько
иностранных
слов
развелось: эмпат, фрилансер,
киллер.
Они скрывают
истинную
суть вещей.
Назвать человека
убийцей -
значит
оскорбить. А
назвать его киллером -
значит
просто
обозначить
профессию: ты
киллер, я
дилер, оба
вроде делом
заняты.
Ушастый
пропустил
эти
рассуждения
мимо ушей. Он
привык, что
взрослые
время от
времени
говорят ни о
чем. Сабина
перехватила
его
отсутствующий
взгляд, устремленный
за окно, и
сменила тему:
-
Учитель - ты
его не знаешь
- хотел
укрепить
вашу с
Любимым
боевую пару.
Ему пришлось
это сделать,
потому что
появились
Зеро.
Ушастый
кивнул:
- Я
знаю.
Искусственные
бойцы, не
чувствующие
боли.
-
Да. Они были
практически
непобедимы.
Учитель
долго думал,
что можно им
противопоставить.
В итоге он
нашел меня.
Он превратил
меня в анти-Зеро.
Зеро не
чувствуют
даже
собственной
боли - я
чувствую
чужую. Я
забираю себе
ровно половину
того, что
испытывает
Любимый во
время боя.
- Я
думал, он
просто не
показывает
вида, как ему
плохо, -
произнес
Ушастый. - Я не
знал. Тебе,
должно быть,
нелегко.
Оба
надолго
умолкли.
-
Думаю, меня
можно
изобразить
на рекламном плакате,
- заговорила
наконец Сабина,
чуть
растягивая
слова, -
Знаешь, у
фирмы "SELA" есть
плакаты с
девизом "Feel
the same".
Это про меня.
Отмотаем
пленку назад,
к
промозглому
весеннему
дню, который
плавно
перетек в
такой же промозглый
вечер.
Сабина
очнулась,
когда уже
темнело. Она
обнаружила,
что кто-то
заботливо
уложил ее на
скамейку. У
нее ужасно
болела
голова.
Кое-как
ей удалось
занять вертикальное
положение.
Осторожно
переставляя
ноги, она
побрела
домой. Ей
приходилось
время от
времени
останавливаться,
потому что
мир у нее
перед
глазами
вращался
бешеной каруселью.
Внезапно
ее пронзила
острая,
парализующая
боль,
отличавшаяся
от всего, что
она
испытывала
раньше. Ей
показалось,
что в руку
вонзили
гвоздь. Но
никакого
гвоздя не было.
Рука
болела пару
дней, а потом
отчаянно чесалась,
как будто
заживала
невидимая
рана. Когда Сабина
наконец
смогла
уверенно
держать
вилку, она
решила
приготовить
яичницу с
беконом.
Что-то
отвлекло ее,
и, забывшись, она
схватила
раскаленную
сковородку
голой рукой.
Она вздогнула,
инстинктивно
отдернула
руку, уронила
сковородку
на пол. Она
ожидала боли,
но боли не было.
Сабина
удивленно
посмотрела
на свою руку.
На
ладони отчетливо
выделялось
красное
пятно от ожога.
Тогда
она поняла:
Учитель,
подарив ей
чужую боль,
милосердно
лишил ее
способности
чувствовать
собственную.
Сделав
это открытие,
Сабина
поступила,
как истинная
девушка. Она
пошла и
купила себе эпилятор.
Потом
она обнаружила,
что
новоприобретенная
способность
приносит
больше вреда,
чем пользы. Раньше
боль служила
сигналом: в
организме что-то
не так.
Теперь Сабине
пришлось
регулярно
ходить на
обследования,
чтобы
удостовериться,
что она ничем
не больна.
Она
перешла на
заочное
обучение,
потому что
окружающие пугались
всякий раз,
когда
посреди
занятия она
валилась на
пол и
отчаянно вопила.
Все думали,
что у нее
припадки.
Вернемся
в настоящее
время.
Сабина
сидела на
диване,
уткнувшись
лбом в обшарпанную
обивку. Ей
казалось, что
если она хоть
чуть-чуть
пошевелится,
ее голова
лопнет от
боли.
Электрический
свет резал
глаза.
Боковым
зрением она
заметила
часы на стене.
Стрелки
показывали
без пяти
восемь. Утра или
вечера -
неизвестно.
Она
не понимала,
что
происходит.
Почему ей так
больно? Она
же, черт побери,
не должна
ничего
чувствовать.
С того самого
дня, когда
Учитель
сделал ее эмпатом,
у нее ни разу
не болела
голова.
С
того самого
дня.
Сабина
тихо охнула и
безуспешно
попыталась
оторвать
голову от
диванной
подушки.
Ущипнула себя
за руку. Боли
она не
почувствовала,
но это могло
оказаться
побочным
действием валиума.
- Ушастый, -
хрипло
позвала она.
-
Что? -
вскинулся
тот.
-
Принеси
зажигалку.
-
Но где я...
Сабина
оборвала его:
-
Найди
где-нибудь!
Возьми в
вещах
Любимого. У
него должна
быть.
Ушастый
не двигался с
места.
-
Что тебе еще?
- А
потом мы
поедем в
морг? - робко
спросил он.
Сабина
страдальчески
поморщилась.
-
Черт бы тебя побрал.
Тебе же не
впервой
хоронить близких.
Мог бы и сам
все сделать.
- Я
сделал, -
насупившись,
сообщил
Ушастый.
-
Что ты
сделал?
- Я
позвонил
Другу. Он
сказал, что
приедет и поможет
нам.
Сабина
схватилась
за голову.
-
Ты что,
издеваешься
надо мной?
Это худшее, что
ты мог
придумать.
Отмотаем
пленку назад,
к тому
моменту, когда
Сабина
окончательно
устала
принимать на
себя чужую
боль. Она
привыкла, что
в страданиях
есть
определенный
смысл: это
было
доказательство
ее
существования.
To cry is
to know that
you`re alive,
повторяла
она строчку
из случайно
услышанной
где-то песни.
Эта же боль,
бессмысленная
боль, от
которой
невозможно
было избавиться,
только
выматывала
ее.
Сабина
решилась на
разговор с
Любимым. Она
дождалась
момента,
когда он в
гордом
одиночестве уселся
на стул
посреди кафе,
и решительно
водрузила свой
поднос на его
столик.
Она
сделала то,
что не
решалась
сделать, пока
была
влюблена в
него.
-
Привет, -
сказала она. -
Я сюда сяду,
не возражаешь?
Любимый,
до этого
внимательно
изучавший содержимое
своей
тарелки,
поднял на нее
глаза.
-
Чего тебе?
-
Ты меня не
знаешь...
-
Знаю, -
перебил он. -
Ты на меня
завязана.
-
Это Учитель
тебе
рассказал? -
удивилась Сабина.
-
Нет. Я сам
тебя выбрал,
потому что ты
ходила за
мной хвостом.
Выдав
эту фразу,
Любимый
снова
принялся
изучать
салат из
крабовых
палочек. Сабина
потрясла
головой. До
нее не сразу
дошел смысл
сказанного.
-
Так это была
твоя затея?
Ты указал на
меня Учителю?
Он
едва заметно
пожал
плечами.
-
Да, и что?
- Ну ты и
сволочь, -
тихо сказала Сабина.
Ей
показалось,
что это хуже,
чем
изнасилование.
Она
чувствовала
себя
полнейшей идиоткой.
Она вскочила,
маленькая,
несчастная,
отчаявшаяся.
Поднос
полетел на
пол. Она
задыхалась.
Она
ненавидела
себя за то,
что попалась на
дешевую
приманку
платиновых
волос и
длинного
пальто.
-
Сволочь!
Пропади ты
пропадом! Я
найду другого!-
выкрикнула
она.
- У
тебя не
получится, -
последовал
равнодушный
ответ. - Я
думал,
Учитель тебя
предупредил. Эмпат не
способен
полюбить.
-
Неправда!
Любимый
схватил ее за
руку.
-
Замолчи. Все
смотрят.
Сабина
злым усилием
высвободилась
и двинула ему
кулаком в
челюсть.
И
тут же сама
охнула от
боли.
-
Черт, -
пробормотала
она,
опускаясь на
стул.
Любимый
тоже сел и
принялся
ковырять
вилкой салат.
Сабина
молча
смотрела в
пол. Самым
разумным было
уйти, но она
почему-то не
двигалась с
места. Как
будто ей было
мало
унижений за
сегодняшний
день. Она
мрачно пнула
ножку стола,
втайне
надеясь, что
ей удалось
ободрать лак.
Настроение
было
безнадежно испорчено.
Тут
она впервые
увидела
Друга.
Сабина
сначала не
обратила на
него особого
внимания, лишь
мельком
скользнула
взглядом,
когда он
остановился
рядом со
столиком.
Парень как
парень,
худой,
подвижный, с
растрепанными
волосами.
Единственной
деталью,
притягивавшей
взгляд, были
семь сережек
в левом ухе. Сабина бы
тут же его
забыла, но он
сделал нечто,
что заставило
ее
приглядеться
повнимательнее.
Он
наклонился к
Любимому,
сказал
"привет" и
чмокнул его в
щеку.
Сабина
расхохоталась
так, что чуть
не упала со
стула.
-
Вот оно что! -
задыхаясь,
выдала она в
перерывах
между
приступами
смеха. - Я два
месяца за
тобой бегала,
а ты
оказывается,
гей! Ну
разве не
весело? - она
повернулась
к остальным
студентам,
театрально
повела рукой,
- Смейтесь!
Смейтесь! Где
вы еще
увидите
такую дуру!
-
Заткнись, -
бросил
Любимый. - Это
приказ.
Сабина
поняла, что
ослушаться
она не может.
Она
встала,
собираясь
уйти.
-
Придешь
завтра ко мне
домой, -
продолжил Любимый.
- Это тоже
приказ.
-
Ладно, -
ответила она
почти
равнодушно.
И
потом
добавила,
обращаясь к
Другу:
- А
твой
любовник - козел.
- Я
знаю, -
последовал
немедленный
ответ.
Промотаем
пленку до
того дня,
когда Сабина
по приказу
Любимого
явилась к
нему домой. Она
с
отстраненным
любопытством
рассматривала
комнату в
студенческом
общежитии, стол,
заваленный
тюбиками с
краской, старый
рассохшийся
мольберт в
углу. Пахло
ацетоном и
сигаретным
дымом.
Любимый
встретил ее
равнодушно.
Он сидел на
диванчике,
держа на
коленях
ноутбук, и
разглядывал
какие-то слайды.
-
Ты ужасно
выглядишь, -
сказал он
вместо приветствия.
- И
тебе добрый
день, -
откликнулась
Сабина.
- У
тебя нет ни
чувства моды,
ни чувства
стиля, -
продолжил
Любимый, не
обращая
внимания на
ее слова. -
Если
собираешься
и впредь попадаться
мне на глаза,
ты обязана
всегда хорошо
выглядеть. Я
приказываю
тебе.
Он
оторвался от
монитора,
критически
оглядел ее и
вынес свой
вердикт:
-
Джинсы еще
ничего, а
свитер
придется
заменить.
Надень вот
это.
Любимый
указал в угол
дивана. Там
лежало что-то
фиолетовое,
при
ближайшем
рассмотрении
оказавшееся
трикотажным
платьем-туникой.
-
Оно колется, -
пожаловалась
Сабина.
-
Не ной.
Вздохнув,
Сабина
стянула
свитер через
голову.
Любимый иронично
наблюдал за
ее
манипуляциями.
На ней не
было лифчика,
и она
отстраненно
подумала, что
еще пару
месяцев
назад отдала
бы все за возможность
вот так
стоять перед
ним. Теперь
же мысль о том,
что он
смотрит на ее
голую грудь,
не вызывала
ни смущения,
ни восторга,
ни желания - ничего.
Просто было
холодно и
хотелось поскорее
одеться.
Натягивая
платье, Сабина
поняла
правду.
Она,
кажется, и
впрямь потеряла
способность
любить.
В
ту минуту она
не особо
жалела, лишь
подумала, что
так и не
узнает,
каково
заниматься сексом
с любимым
человеком.
Она
расправила
платье.
Бросила
мимолетный
взгляд в
зеркало на
стене. Оттуда
смотрела
ухмыляющаяся
стерва. Сабина повернулась,
давая
Любимому
себя рассмотреть.
-
Сойдет, -
выдал он.
Затем
поднялся на
ноги и достал
откуда-то ожерелье
из голубых
пластмассовых
бабочек.
-
Носи это
всегда и не
забывай, кому
ты принадлежишь.
Сабина
молча ждала,
пока он
застегивал
ожерелье у
нее на шее.
Пластмасса
еще хранила
тепло его
рук.
-
Теперь все? -
спросила она.
-
Еще нет.
Любимый
вышел, но тут
же вернулся,
неся стакан
воды. Поднял
руку и вылил
его на голову
Сабины.
Холодные
капли стекли
ей за
воротник.
-
Хоть бы
догадался
открыть горячий
кран, -
равнодушно
сказала она.
-
Замолчи. И
никогда
больше не
делай этот ужасный
начес,
поняла?
Собирай
волосы в
хвост.
Сабина
тряхнула
головой. Пара
капелек
упала на пол.
Тут
в комнату
вошел Друг.
Глянув
на нее, он
вскользь
заметил:
-
Девушка, вы
похожи на
мокрую
курицу.
Возьмите
полотенце.
Это
было сказано
ироничным
тоном, но в
глазах Друга Сабина
увидела
что-то,
похожее на
сочувствие.
С
того дня она
его
возненавидела.
Ему,
казалось,
доставляло
удовольствие
постоянно
задирать
девушку. Он
запросто мог
выдать что-то
вроде "Мне
нужно
нарисовать
лошадь. Ты не
могла бы мне
позировать?".
Он принципиально
не называл ее
Сабиной,
а если надо
было
обозначить, о
ком речь, пользовался
словосочетанием
"эта мазохистка".
Впрочем, на
долю
Любимого
доставались
практически
те же
эпитеты. Сабина
не понимала,
как тот это
терпит. Она
считала
Друга психом
(в плохие дни)
или вечным
ребенком (в
не очень
плохие дни).
Ее
раздражало в
нем все:
громкий смех,
количество
сережек в
ухе, вечный чупа-чупс
за щекой.
Однажды
Друг подарил
ей значок с
надписью "Я
влюблена в
козла".
Процесс
передачи презента
из рук в руки
он
сопроводил
длинной витиеватой
фразой:
-
На!
Сабина
значок взяла,
но заметила,
отвернувшись
к стене:
-
Тут ошибка. Я
никого не
люблю.
Жить
без любви было
даже удобно. Сабина
поняла, что
это особое
искусство -
равнодушно
просыпаться,
равнодушно
смотреть в
окно, брести
по пустым
улицам, с
удовольствием
чувствуя
холодный
металлический
блеск своей
души.
Вернемся
в настоящее.
Сабина
сидела на
диване,
гадая, куда
же
запропастился
Ушастый.
Она
посмотрела
на часы.
Стрелки
по-прежнему
показывали
без пяти
восемь.
Головная
боль
понемногу
отступала. В
теле была
ноющая
пустота, как
после
анестезии. Сабине
хотелось
насладиться
тишиной. Она
подумала, что
было бы неплохо
снова
заснуть.
И
тут же в
коридоре
раздался
голос Друга.
У
Друга была
такая
особенность:
его слышали
задолго до
того, как он
оказывался в
поле зрения.
-
Вот уроды!
- объявил он,
плюхнувшись
рядом с Сабиной,
отчего диван
жалобно
застонал. - Я
им говорю:
где доктор,
который
дежурил,
когда умер Любимый?
А они мне
отвечают:
пошел чай
пить! Представляешь?
Я ему такую
чайную
церемонию устроил!
Всю жизнь
теперь
помнить
будет! О чем
это я? А, мне
надо
позвонить и
заказать машину
для похорон.
Куда я
записал телефонный
номер?
Сабина
попыталась
отсесть от
него
подальше.
Друг, не
обращая на
это внимания,
продолжил
свой монолог:
-
Где моя
записная
книжка? Ты ее
не брала? Нет? Ее
кто-то спер!
Я пойду в
полицию! Я... -
тут он умолк
на полуслове
и оборвал сам
себя, - а, нашел.
Вот она.
В
конце
коридора
показался Ушастый.
Подойдя к Сабине,
он протянул
ей зажигалку.
Девушка
отметила, что
он выглядит
как-то
странно. У
него было
бледное,
равнодушное
лицо, как
будто он ждал,
что эта тягомотина
вот-вот
закончится и
Любимый снова
будет с ним.
-
Спасибо, -
сказала она,
стараясь,
чтобы голос
прозвучал
ободряюще.
Друг не
обратил на
Ушастого
никакого
внимания. Он
сосредоточенно
листал
записную
книжку,
приговаривая
себе под нос:
-
Куда же я
записал
номер? На "к" -
катафалк? Или
на "р" -
ритуальные
услуги?
Щелкнув
зажигалкой, Сабина
поднесла
палец к огню.
Боли
не было.
-
Ничего не
понимаю, -
пробормотала
она, машинально
сунув
зажигалку в
карман и не
замечая, что
Ушастый
тоскливо
проследил за
ее движением.
- Выходит, мы
все еще
связаны. Но
тогда почему
я не умерла?
Ей
никто не
ответил. Ушастый,
прислонившись
к стене,
смотрел в
одну точку.
Взгляд его
темных глаз
был
неподвижным
и пугающим. В
усталой
голове Сабины
мелькнуло,
что они С
Любимым,
пожалуй,
действительно
дорожили друг
другом. Первая
здравая
мысль за весь
день, но от
нее стало еще
тоскливее. Сабина не
выдержала и
отвела глаза.
Друг
перевернул
еще пару
страниц в
записной
книжке.
-
Ага, нашел! -
объявил он. -
На "т" - труповозка!
Сабина
посмотрела
на часы.
Стрелки
показывали
без пяти
восемь.
Она
сообразила
наконец, что
часы стоят.
Отмотаем
пленку назад.
Вернемся в
тот день, когда
Сабина и
Ушастый
застыли у
школьного
окна, вглядываясь
в
сгущающиеся
сумерки. Все
остальные
давно ушли, и
темный
коридор стал
пугающе-гулким.
- Я
хотел бы быть
на твоем
месте, -
насупившись,
сообщил
Ушастый.
-
Как сказал бы
один мой
знакомый, ты
мазохист.
-
Нет. Просто я
во всем
виноват. Я не умею как
следует
сражаться.
Поэтому
Любимый не хочет
брать меня с
собой, и ему
достается вдвойне.
Если бы я не
был таким
никчемным,
тебя бы не
втянули в эту
историю.
Ушастый
выговорил
это, с
ненавистью
глядя на
собственное
отражение в
мутном
стекле. Сабина
хотела что-то
ответить, но
не успела. Ее
опять
пронзила
резкая боль.
-
Все
нормально,
сейчас
пройдет, -
выдохнула
она сквозь
сжатые зубы,
заметив страх
в его глазах.
Она
внезапно
почувствовала,
что ей нечем
дышать. Ну
то есть
совсем нечем.
Она втянула в
себя воздух,
но воздух не
шел. Ее
пальцы
судорожно вцепились
в горло.
Ушастый
испуганно
отпрянул. Сабина
рванула с шеи
ожерелье, и
голубые
бабочки, тихо
шурша
пластмассовыми
крыльями,
посыпались
на пол.
Почему-то
именно эти
падающие
бабочки снились
потом Ушастому
в кошмарах.
Не рухнувшая
на пол
девушка, не ее
страшные
хрипы, не
появившийся
откуда-то
Учитель с
искаженным
лицом, не
поездка в
такси, не больничный
коридор, не
кровь на
кафельном полу,
- нет, он
просыпался
посреди ночи
в слезах,
потому что
раз за разом
видел, как
падают на
паркет
пластмассовые
насекомые.
Сабина не
помнила и
этого. Ее
память
милосердно
сохранила
для нее лишь
свет
электрических
ламп под
потолком. Он
бил прямо в
глаза, заставляя
щуриться.
Вроде бы
Учитель нес ее
на руках, а
потом ногой
распахнул
какую-то
дверь. Сабину
грубо
швырнули на
кафельный
пол. Разумеется,
боли она не
почувствовала,
но увидела
кровь рядом с
собой.
-
Что ты за эмпат,
черт тебя побери!
- раздался
откуда-то
сверху голос
Учителя. - Давай!
Спаси его!
Сабина
кое-как
повернула
голову и
увидела, что
лежит рядом с
Любимым. Она
не могла
понять, кому
из них
принадлежит
размазанная
по полу
кровь,
которая все
текла и текла.
Удивительно,
сколько ее в
человеческом
теле,
подумала Сабина.
Лица
Любимого она
не видела, но
слышала, как
он с трудом
произнес:
-
Зачем вы ее
сюда
притащили?
-
Она тебе
поможет, -
ответил
Учитель, но в
голосе его
впервые
прозвучала
неуверенность.
-
Нет. Она
только
растянет мою
агонию.
-
Прости, -
пробормотала
Сабина.
Ее
усталый мозг с трудом
воспринимал
происходящее,
поэтому она
не могла
поверить, что
Любимый
сейчас умрет.
Она не хотела
его смерти.
Пусть он использовал
ее, все равно
это того не
стоило. Она
чувствовала
себя ужасно
беспомощной,
такой
беспомощной,
что на глазах
от досады
выступили
злые слезы.
Учитель
толкнул ее
ногой:
-
Имей в виду,
ты все равно
не выживешь.
Смерть
Любимого
вызовет у
тебя сильнейший
шок.
Сабина не
отреагировала,
даже не
повернулась
в его
сторону. У
нее мутилось
в голове,
перед глазами
все плыло, но
она смотрела
только на Любимого.
-
Зря ты пошел
на битву
один, -
прошептала
она.
Он
повернулся к
ней.
Попытался
улыбнуться, но
в уголке рта
выступила
тонкая
струйка
крови, и улыбка
не
получилась.
- Я
не хотел,
чтобы
Ушастый в
этом
участвовал.
Он
помолчал,
собираясь с
силами, потом
добавил:
-
Где твое
ожерелье?
-
Не знаю.
Потеряла.
- А
это что? - он
коснулся
значка на ее
блузке.
-
Это мне Друг
подарил.
-
Понятно, - он
чуть
усмехнулся,
кривя запекшиеся
губы. - Можешь
пододвинуться
ближе?
Сабина
оперлась на
руку и
наклонилась
над ним.
-
Извини, что
так вышло, -
заговорил он,
сбиваясь, - я
не хотел. Я
все исправлю.
Я сделаю тебе
подарок.
Он
шептал еще
что-то, взяв
ее лицо в
ладони, но
она уже не
слышала.
Должно быть,
действие наркотика,
который ему
ввели в
больнице, заканчивалось:
Сабина
почувствовала,
как откуда-то
пришла боль и
стала
нарастать,
отзываясь
звенящей
струной во
всем теле.
- Позови
Ушастого,
- попросил он
уже более
внятно.
Она
кивнула,
потом
спросила:
-
Боишься?
-
Нет.
- Я
тоже не
боюсь.
Судорожным
движением Сабина
высвободилась
из его рук.
Села,
опираясь на
локоть.
Хотела
напоследок
поцеловать
его в губы, но
потом решила,
что это право
принадлежит
Ушастому, и
наклонившись,
лишь убрала с
его лица
прядь светлых
волос.
Дальше
она мало что
помнила.
Вроде бы
Учитель
бесцеремонно
подхватил ее
и вытолкнул в
коридор.
Мелькнуло
бледное лицо
Ушастого,
темные глаза
с
расширившимися
зрачками.
Потом
Учитель
вложил ей в
руку какие-то
таблетки. Сабина
попыталась
их сосчитать:
одна, две... три.
- Валиум, -
пояснил
Учитель. -
Чтобы
умереть во
сне.
Она
покорно
проглотила.
Присела на
диван. Внезапно
ей
показалось,
что она
падает не то вниз,
не то вбок, а
где-то в
стороне
остается ее
жизнь с
Любимым,
весенней
капелью,
голубыми
бабочками...
Потом все
пропало.
Вернемся
в настоящее,
в день
похорон.
На
церемонии
присутствовали
пятеро: Ушастый,
Сабина,
Учитель, Друг
и еще
какая-то
девчонка с
розовыми волосами.
Несмотря на
опасения Сабины,
Друг
умудрился
без лишнего
шума все
организовать.
Она была ему
за это
благодарна.
На
церемонию
она пришла в
черном
атласном платье
с глубоким
круглым
вырезом.
Платье дополняли
высокие
сапоги и
толстый
вязаный шарф.
Наряд
получился
как с обложки
модного журнала,
хотя Сабина
давно уже не
читала этих
изданий.
Она
скромно
стояла в
уголке,
чувствуя
себя чужой.
Она
была
человеком,
чье
присутствие
на похоронах
казалось
неуместным.
Она
была
человеком,
чье
присутствие
казалось
неуместным
везде.
После
церемонии,
когда все
направились
к выходу, она
догнала
Учителя. Тот
даже не посмотрел
на нее -
видимо,
считал, что
теперь от нее
не может быть
никакой
пользы. Сабина
схватила его
за рукав
траурной
рубашки.
-
Эй,
подождите!
Он
остановился,
но продолжал
стоять к ней
спиной.
-
Скажите,
почему я не
умерла? Что
Любимый сделал
со мной?
-
Понятия не
имею, -
небрежно
бросил
учитель. - Он
не мог
разорвать
вашу связь.
Единственное,
что он мог -
перепрограммировать
тебя на
другой вид эмпатии. Но
не думаю, что
у него
хватило бы на
это сил.
Сабина
замерла на
месте.
-
Другой вид эмпатии?
Что вы имеете
в виду?
-
Противоположность
боли.
Он
резким
движением
стряхнул ее
руку и вышел,
не пожелав
больше
ничего
объяснить.
Сабина
побрела
следом, на
улицу. Мысли
у нее
путались. Что
могло быть
противоположностью
боли?
Бесчувственность?
Это
напоминало
вопрос из
кроссворда:
противоположность
боли,
сколько-то
букв по горизонтали.
Около
машины терся Ушастый,
пытаясь
отогреть под
мышками
заледеневшие
руки. Вид у
него был
неприкаянный.
"Сиротка", -
почему-то
подумала Сабина,
ощутив
острый укол
жалости. Она
подошла к нему,
потрепала по
голове.
Захотелось
как-то
согреть,
приласкать,
утешить.
-
Тебе плохо? -
спросил она.
Ушастый
шмыгнул
носом.
-
Да так...
"Гордый",
- отметила Сабина
и повторила:
-
Тебе плохо?
-
Да, есть
немного.
Они
помолчали.
-
Кстати, -
сказала Сабина.
Когда
она говорила
"кстати", это
обычно выходило
абсолютно
некстати.
-
Кстати, что
можно
назвать
противоположностью
боли?
-
Любовь, -
ответил
мальчик, не
задумываясь.
Любовь!
Сабину
как будто
ударило
током. Она
резко
отдернула
ладонь, все
еще лежавшую
на голове Ушастого.
Тот
непонимающе
глянул на
нее.
-
Значит, вот
как? - с
придыханием
проговорила
она, отойдя
на пару
шагов, и
принялась
вытирать
руку о платье,
как будто
боялась
испачкаться.
- Даже не надейся!
Ушастый
уставился на
нее широко
открытыми
глазами.
-
Ты о чем?
-
Не делай вид,
что не
знаешь! Или
твой напарник
опять все от
тебя скрыл?
Он
перепрограммировал
меня, чтобы
вместо его
боли я
чувствовала
любовь! Его
любовь к
тебе! Ты был
единственным,
кем он
дорожил, и он
решил
передать мне
это, чтобы
после его
смерти я
позаботилась
о тебе.
Однако он
ошибся!
Ушастый
слушал молча,
только
уголок рта у
него
дергался. Сабина
распалялась
все сильнее.
-
Ошибся,
слышишь?! Я
больше не
буду никому
служить. Даже
себе. И если в
моем сердце
поселится
любовь, ей я
тоже служить
не буду. Идите
вы к черту!
Мне не нужна
любовь! Не
нужна!
Выкрикнув
это, Сабина
резко
развернулась
на каблуках и
пошла прочь.
Ее шатало.
Она бежала от
зависимости,
от
привязанности,
от
необходимости
заново строить
жизнь из
пепла,
упавшего на
землю.
Она
боялась, что
оттаивать
еще труднее,
чем замерзать.
Промотаем
несколько
недель,
которые
засели у всех
в памяти как
время
напрасных
обид,
безнадежной мельтешни,
нелепых и
глупых
действий.
Перенесемся
сразу в тот
день, когда
выпал первый
снег.
Он
укрыл город
как-то
неожиданно,
за одну ночь,
и Сабине
показалось,
что стало
легче: зимняя
анестезия
облегчала ее
тоску, почти
невыносимую
долгой яркой
осенью. Она и
сама не
знала, о чем
тоскует. За
это время она
подтянула
учебу, нашла
подработку в
издательстве
и начала
откладывать
деньги на
машину. Жизнь
лежала перед
ней, простая,
чистая и
ясная. Лишь
когда
наступала
ночь,
способная
сорвать
маски и
спрятать
дорогу, Сабина
принималась
в тревоге
бродить из
угла в угол.
Ее страшило
что-то, чему
она никак не
могла
подобрать названия.
Она
хотела
свободы. Но
возможность
свободно
сходить с ума
явно не
стоила того,
чтобы так рьяно
за нее
бороться.
Однажды,
ближе к
вечеру, Сабина
возвращалась
домой через
парк,
чувствуя приближение
привычной
ночной тоски.
Вдруг ее
кто-то
окликнул.
Обернувшись,
она увидела Ушастого.
Первым ее
порывом было броситься
наутек, но он
умоляюще
позвал:
- Сабина,
подожди!
-
Ну что тебе? -
спросила она,
остановившись
с видимой
неохотой.
Ушастый
подошел. Сабина
отметила, что
он похудел, а
в уголке его
губ появилась
горькая
складка. Он
выглядел странно:
то ли
взрослый
ребенок, то
ли маленький
старичок.
-
Убийцы
Любимого, -
заговорил он,
волнуясь. - Они
следят за
моим домом. Я
боюсь.
-
Что ты
несешь? Какие
убийцы?
- Я
не знаю, кто
они. Но,
клянусь, я их
видел. Мне страшно.
Ты меня не
проводишь?
-
Куда? -
спросила Сабина
против воли и
тут же
разозлилась
на себя.
-
Все равно. Не
бойся, я не
стану тебе
навязываться.
Сабина
пожала
плечами.
Ушастый
догнал ее и
пошел рядом,
загребая
ботинками
снег.
- Сабина, -
пытливо
спросил он, -
ты чем-то
расстроена?
-
Все
нормально.
- А
я расстроен, -
неожиданно
признался
Ушастый. - Я не
знаю, как
тебе
объяснить, но
мне кажется,
что вместе с
Любимым ушла
какая-то часть
меня самого.
Я чувствую
себя таким
одиноким.
Таким
хрупким. Как
будто я
стеклянный человечек,
и мне
приходится
ступать
очень
осторожно, чтобы
случайно не
разбиться. Я
даже боюсь лишкий
раз глубоко
вдохнуть.
У Сабины
перехватило
горло.
Порывисто
обернувшись,
она обняла Ушастого
за худенькие
плечи,
почувствовала,
как он дрожит
под курткой.
Он доверчиво уткнулся
носом в ее
пальто и
вдруг
разрыдался,
всхлипывая
совсем
по-детски. Сабина
подумала, что
на светлой
ткани
останутся пятна
от слез, и тут
же обругала
себя за то, что
в голову
лезет всякая
ерунда.
- Тшш, тихо, - примиряюще
прошептала
она. - Ничего. Это
пройдет. Все
проходит, и
боль, и
страдания,
все проходит.
Она
тихонько
гладила
Ушастого по
спине, его
лопатки
чутко
вздрагивали.
Продолжая баюкать
его, Сабина
прислушалась
к себе. Ей
хотелось
позаботиться
об Ушастом,
защитить его,
если надо... но
любви, той
любви,
которой она
так боялась,
в ее сердце
не было.
Тогда
она
вздохнула с
облегчением.
- А
куда мы идем? -
спросил Ушастый,
высвободившись
и вытирая
слезы
рукавом. - Ко
мне нельзя.
Сабина
вспомнила
свою соседку
по квартире,
которая
намеревалась
сегодня
привести бойфренда.
-
Ко мне тоже, -
сказала она.
-
Пойдем к
Другу? -
неожиданно
предложил Ушастый.
Сабина
попыталась
найти
причину для
отказа, но не нашла.
Ее ненависть
к Другу
куда-то
испарилась,
даже история
с лошадью,
казалось,
исчерпала
свой потенциал.
Вздохнув, она
позволила
Ушастому утянуть
себя в
сторону
метро.
Промотаем
в ускоренном
режиме еще
пару часов.
Друг,
хотя и
удивился
непрошенным
гостям, принял
их вполне
благосклонно.
Правда, он честно
предупредил,
что есть в
доме нечего.
В результате Ушастому
достались на
ужин какие-то
экологически
чистые
кукурузные
хлопья без
кофеина, холестерина,
запаха и
вкуса.
Остальные
довольствовались
лапшой из
гречневой
муки, заказанной
в ближайшем
ресторанчике.
Разговор
поначалу не
клеился, но
Друг включил
телевизор, и
под
умиротворяющее
бормотание диктора
все
мало-помалу
расслабились.
Ушастый
согрелся, а Сабина,
решив, что
благополучно
избежала
капкана, подстроенного
Любимым,
стала
держаться свободнее.
Когда
стемнело,
зажгли лампу
под потолком.
Комната
наполнилась
теплым
желтоватым
светом.
Начался концерт
какой-то попсовой
группы. Сабина
отпустила
пару
комментариев
по поводу их сценических
костюмов,
осудив, в
частности, накидки
из
шиншиллового
меха. Друг
принялся с
ней спорить.
Поскольку
оба считали,
что им присуще
тонкое
чувство прекрасного,
беседа
грозила
затянуться.
Насытившийся
Ушастый
вытряс из
миски
последние
хлопья, зевнул
и заявил:
-
Вы можете
хоть до утра трепаться
про шиншилл,
а я иду спать!
Сабина с
Другом,
оставшись
вдвоем,
настороженно
отодвинулись
каждый к
своему углу
дивана. Друг
привычно
гонял от щеки
к щеке
яблочный чупа-чупс,
Сабина
крутила
пуговицу на
блузке.
Вопреки
прогнозам
Ушастого,
тема шиншилл
быстро себя
исчерпала.
Разговор
коснулся
общих
знакомых, а
потом плавно
перешел к
Любимому. Сабина
принялась
вспоминать
историю их
отношений, но
ей не
хотелось
слишком уж
расклеиваться
в
присутствии
Друга, и она
начала рассказывать
в комическом
ключе.
История
действительно
оказалась на
удивление
смешной. Оба
хохотали до
боли в
животе, а
когда Сабина
стала в лицах
изображать,
как Любимый
вылил на нее
стакан воды,
Друг чуть не
свалился с
дивана.
Отсмеявшись,
он притащил
альбом с фотографиями.
Смотреть с
разных углов
дивана было
неудобно,
пришлось
сдвигаться.
Воспоминания
привнесли в
беседу
оттенок сентиментальности,
и как
следствие,
речь зашла о
любви.
- Сабина,
скажи, как
тебе
казалось со
стороны: я
правда его
любил? -
неожиданно
поинтересовался
Друг.
Сабина
слабо
разбиралась
в таких
вопросах.
- Ну
наверное... -
пожала она
плечами.
-
Да? А я
почему-то
ничего не
помню, -
вздохнул
Друг. - Помню
только, как
отдал ему всю
стипендию, а
потом целый
месяц ходил
голодный.
Хотя нет,
помню еще,
как он
целовал меня
в коридоре. У
него были холодные
губы, и я еще
подумал, что,
наверное, он
никогда меня
не полюбит.
Сабина
удивленно
вскинула
брови.
- Я
думала, он
любил тебя.
-
Нет... нет. Он
любил Ушастого,
это правда, а
мне просто
позволял
быть рядом.
Выговорив
это, Друг
надолго
замолк, а
потом сказал,
желая
загладить
неприятное
впечатление:
-
Но целовался
он все равно
классно.
-
Правда? -
спросила Сабина.
- Как?
И
тут же
пожалела.
-
Хочешь,
покажу?
-
Да, - ответила
она.
И
пожалела еще
сильнее,
потому что
Друг, отложив
конфету,
потянулся к
ней, и губы у
него оказались
удивительно
сладкими, так
что ее
затопило
какое-то
пронзительно-щемящее,
незнакомое
чувство.
Отдавшись
своим
ощущениям,
она не сразу
поняла, что
уже отвечает
ему, только
чужие руки на
ее груди на
миг вернули в
реальность. Краем
сознания Сабина
успела
отметить, что
ловушка, в
которую она
так боялась
угодить,
захлопнулась
у нее за
спиной, но
это уже не
имело
значения.
Потом она
позволила
ему уложить
себя на
диван,
почувствовала
кожей прохладу
его
обнаженного
тела, и,
выгнувшись
ему
навстречу,
сказала себе:
в конце концов,
это всего
лишь одна
ночь из целой
жизни. Завтра
я уйду.
Перенесемся
теперь на два
месяца
вперед, в другой
город, в
крупный
торговый
центр. Был будичный
день, и поток
посетителей
заметно
поредел. Сабина
сидела на
старинной
циновке,
выставленной
на продажу в
антикварном
зале. Ее
пепельно-русые
волосы
свободно
падали на
плечи.
Светлое платье,
которое она
выбрала на
сегодня, было
простым, но
элегантным. Весь
ее вид как бы
символизировал:
ей нечего
сказать миру,
кроме того,
что она - вот
она.
Сабине
абсолютно
ничего здесь
не было
нужно, но она вела
себя по всем
правилам
забавы под
названием
"поход по
магазинам".
Она
проверяла, не
колется ли
циновка, и
переговаривалась
с подругой, устроившейся
напротив, на
маленькой
плоской
подушечке. Подруга
была та
самая, с
которой Сабина
когда-то
обсуждала
соотношение
любви и секса
в своей
жизни. Девушки
не виделись
тысячу лет,
однако
разговор вели
почти тот же.
Женские
беседы
удивительно
однообразны.
-
Так ты
все-таки с
ним
переспала? -
вопрошала подруга,
косясь на
продавцов -
не подслушивают
ли.
Сабина
смущенно
опустила
глаза.
-
Невероятно!
После того,
как ты
поняла, что эта
любовь -
просто
проявление эмпатии,
ты все-таки с
ним
переспала?!
-
Ну... он
говорил, что
Любимый не
испытывал к нему
ничего
такого.
-
То есть ты
сама в него
влюбилась?
Сабина
опустила глаза.
-
Да. Нет. Не
знаю. Твой
вариант
ответа.
Послушай, я
уже устала
гадать,
откуда
взялось это чувство.
В конце
концов, я ни о
чем не жалею.
Это было...
Сабина
запнулась,
подыскивая
слова. Она
могла бы сказать,
что до сих
пор
чувствует
сладкую истому
при воспоминании
о
случившемся.
Могла бы
сказать, что
никого не
хотела так,
как этого
парня, и
никто не был так
мучительно
нежен с ней.
Она могла бы
сказать, что,
проснувшись
рядом с ним,
она впервые
почувствовала
себя
законченной,
совершенной,
целой... и только
потом
сообразила,
что пора
собирать одежду
и
сматываться.
Она могла бы
сказать, что
одна ночь из
целой жизни
обернулась
целой жизнью
за одну ночь.
Но все это
было слишком
личным,
слишком
сокровенным,
и ей
казалось, что
ее чувства,
облеченные в
слова, мигом
обесценятся.
Поэтому
она лишь
глубоко
вздохнула.
Вернемся
в то утро,
когда
Ушастый,
зевая и обжигая
босые ноги о
кафель,
прошлепал на
кухню, чтобы
самостоятельно
приготовить
себе завтрак.
В
холодильнике
он обнаружил
два яйца,
затем стал
искать
сковородку,
не нашел,
присел на
табурет у
окна и глубоко
задумался.
Его
мысли были
прерваны
появлением
Друга. Ушастый
внимательно
покосился на
него, отметив
перемену,
произошедшую
за ночь: что-то
неуловимо
новое
появилось в
его лице, а посветлевшие
глаза
смотрели
спокойно и
прямо. Ушастому
почему-то
стало
неловко, и он
поспешно
сказал:
-
Доброе утро.
- Доброе, -
согласился
Друг.
-
Где у тебя
сковородка?
-
Понятия не
имею. Слушай,
я спал
полтора часа,
и лучше бы
тебе не...
Тут
Друг резко
умолк,
сообразив,
что необязательно
делиться с
мальчиком
всеми подробностями
прошедшей
ночи.
-
Да слышал я
все, - выдал
Ушастый и
густо покраснел.
- Я еще
сначала
подумал, что
вы деретесь.
Друг
отвернулся,
чтобы скрыть
смущение, и принялася
усиленно
рыться в
холодильнике.
- А
потом я
слышал, как
она ушла, -
продолжил Ушастый.
-
Раз ты такой
умный, -
донеслось из
холодильника,
- может,
скажешь,
почему? У
меня не такой
уж богатый
опыт общения
с девушками,
но мне казалось,
все было в
порядке.
Ушастый
не имел вовсе
никакого
опыта
общения с девушками,
но рискнул
выдвинуть
свою версию:
-
Это ее личный
бзик. Она
думает, что
Любимый
продолжает
ею управлять.
- Бред
какой, -
прокомментировал
Друг, сунув
Ушастому
пакет молока.
Ушастый
не понял,
относится
это
высказывание
к его теории
или к поведению
Сабины,
поэтому
принялся
молча
отковыривать
уголок у
пакета. Друг
тем временем
притащил мобильник
и записную
книжку.
-
Куда я
записал ее
номер? Должен
быть на "м" - мазохистка.
Ушастый
сделал
глоток.
Молоко оказалось
ледяным и
вкусным. Пока
он жадно пил,
Друг набрал
номер Сабины.
-
Бесполезно, -
заметил
Ушастый. - Она
наверняка
отключила
телефон.
-
Ничего
подобного! Я
слышу гудки.
Привет, мазохистка!
- закричал
Друг.
-
Ты что-то
хотел? -
осведомилась
Сабина.
Голос
шел не из
трубки. Друг
оглянулся и
увидел
девушку,
стоявшую в
дверном
проеме с телефоном
в руках. За
его спиной Ушастый
невнятно
булькнул,
подавившись
молоком.
- Я
купила нам
булочек, -
сообщила Сабина.
- Так чего ты
хотел?
-
Чтобы ты
осталась со
мной.
-
Хорошо, -
легко
ответила она,
садясь за
стол.
Ушастый
смотрел на
нее во все
глаза.
В
конце концов,
подумала Сабина,
я ведь не
стеклянный
человечек.
Можно не бояться,
что мое
сердце
разлетится
на мельчайшие
осколки. Мне
неважно,
откуда
взялась любовь,
ведь это
действительно
самый
роскошный
подарок,
который
только можно
получить от
жизни.
То,
к чему мы
приходим
сегодня - это
то, от чего мы
бежали вчера.
Отмотаем
пленку туда,
где должен
быть хэппи-энд.
Мы
увидим Сабину,
которая,
встав с
циновки,
приветственно
машет рукой
Ушастому и
Другу,
появившимся
в зале.
Хэппи-энда
нет, потому
что убийцы
Любимого все
еще ищут
Ушастого, и
Учитель тоже
ищет его.
Из-за этого Сабине
пришлось
увезти его в
другой город,
и, хотя все
понимают, что
так не может
продолжаться
вечно, они
по-прежнему
надеются на
лучшее.
Хэппи-энда
нет, потому
что Ушастому
все еще
снятся
кошмары, и он
просыпается
в слезах.
Хэппи-энда
нет, потому
что память о
прошлом все
еще слишком
сильна. Когда
в магазине Друг
предлагает Сабине
купить чашку,
она восклицает:
-
Нет, ни за что!
-
Почему? Такая
милая чашка с
божьей
коровкой.
-
Ты разве не
видишь: рядом
с ней стоит
такая же, но с
бабочкой! -
произносит Сабина, и в
голосе ее
слышится
неприкрытый
ужас.
Хэппи-энда нет, но все же вот они идут втроем - Друг, Сабина и Ушастый, - и тем, кто видит их со стороны, иногда кажется, что это настоящая семья: папа, мама и ребенок.